Николаева Е.И. (Санкт-Петербург)

Совесть и смысл жизни в современной России

К концу второго тысячелетия представление об объективном движении человеческих сообществ в сторону гуманизации на основе вечных ценностей стало преобладающим. Казалось, что человечество преодолевает в себе агрессивные тенденции и в скором будущем люди с разными позициями и взглядами на мир смогут мирно сосуществовать. Возникало ощущение, что этот прогресс может быть медленным, но неотвратимым. Разрушение Советского Союза, падение Берлинской стены, победа граждан России во время августовского путча 2001 г. создали у огромного количества людей, проживающих на этой части земного шара, ощущение, что они могут управлять своей судьбой, уверенность в эффективности собственных действий. Именно поэтому наиболее востребованными были представления о смысле жизни как самореализации индивидуума в рамках этого коллективного движения в сторону раскрытия творческого потенциала личности.

Последние годы второго тысячелетия и начало нового, третьего, очень больно ударили по самолюбию тех, кто верил в прогресс в человеческом взаимопонимании. Межрелигиозная бойня и развернувшаяся для ее прекращения война в центре Европы — в Югославии — показали, что оружие до сих пор представляет собой наиболее значимый аргумент в разрешении конфликтных ситуаций. Непрекращающаяся война в Чечне стала свидетельством того, что смерть стоит у порога практически каждого дома. Террористические акты в США и России подтвердили это ощущение и дали понять, что нельзя быть защищенным даже в самой богатой стране мира. Наконец, войны в Афганистане и Ираке продемонстрировали всему земному шару, что ООН, до последнего времени игравшая роль мирного посредника между конфликтующими странами, утратила свое значение, поскольку не способна предотвратить угрозу войны. Мнение данной организации не учитывается страной, которая, владея мощнейшим оружием, на словах декларирует принципы справедливости и демократии, а на деле попирает их, если они по той или иной причине препятствуют получению этой страной экономической выгоды. Даже видимость управления мировыми конфликтами исчезла.

Дискуссия между К. Лоренцом и Э. Фроммом, проходившая в середине XX века, вновь стала актуальной. Биолог К. Лоренц доказывал, что агрессивность есть биологическое свойство, а потому войны и насилие будут спутниками человечества всегда. Являясь представителем мира природы, человек всегда будет подчиняться силе и сам всегда будет действовать силой. Тот, кто сильнее, будет оставлять потомство, а потому и законы всегда будут на его стороне. Этот жесткий, но неумолимый вывод ученого казался слишком пессимистическим, не дающим надежд на преобразование человеческого сообщества даже в будущем. Было понятным, что до сих пор отбора на порядочность не существовало: действительно, выживало и активно действовало потомство лишь самых сильных и часто самых беспринципных. Но именно они устанавливали правила игры, по которым приходилось играть всем остальным. Очень хотелось, чтобы в будущем все было иначе, поэтому большее доверие вызывала работа Э. Фромма.

Психоаналитик Э. Фромм пытался доказать, что агрессивность агрессивности рознь. Существует два ее вида — агрессивность биологическая и агрессивность деструктивная. Биологическая агрессивность призвана не подавлять другого, а только ограничивать его таким образом, чтобы индивидуум мог сохранить свою жизнь и жизнь своей семьи, а также место обитания. Следовательно, биологическая агрессия не может служить основой для войн. Ее задача — помочь индивидууму отстоять собственную независимость. Другой вид агрессивности — агрессивность деструктивная — берет свое начало в человеческом сообществе и зависит от социальных условий, в которых воспитывается индивидуум. Этот вид обнаруживается в стремлении человека унижать другого, и именно он составляет основу социальной агрессии. Следовательно, меняя условия жизни людей, мы можем влиять на формирование агрессивности и со временем уничтожить саму основу формирования деструктивной агрессивности, что приведет к торжеству гуманизма на Земле. Если к концу XX века казалось, что точка зрения Э. Фромма более аргументирована и подтверждается объективными данными, то сейчас реальности больше соответствует концепция К. Лоренца. Люди, провоцирующие военные действия и требующие их продолжения, так же как и те, кто порождает и спонсирует терроризм, происходят не из проблемных семей и неблагополучной среды. Часто это весьма богатые, высокообразованные люди, которым нужда неведома.

Ощущение невозможности воздействовать на процесс жизни в стране, неуверенность в собственном будущем и в будущем своих детей меняет представления людей о смысле жизни. Проблемы самореализации отступают на второй план. Ощущения, наполнившие души большинства граждан Советского Союза после 19 августа 1991 года, когда вера в победу разума, в возможность жить по гуманистическим законам подкреплялась недавней победой, исчезли. Ежедневно каждый видит картины, к которым трудно привыкнуть, если ты воспитывался при социализме: старушки, просящие милостыню в переходах метро, пожилые люди, разгребающие помойные кучи в центре города, дети с протянутой рукой. Первая импульсивная реакция — подать, помочь — сменяется четким пониманием того, что за подобной протянутой рукой стоят те, кто использует человеческое сострадание ради наживы. Они обирают этих несчастных, оставляя им лишь крохи, чтобы они могли прийти сюда завтра. Более того, число страждущих таково, что понимаешь: ты не в силах помочь даже малой их толике. Проходишь мимо, испытывая муки совести за то, что живешь в мире, где жизнь утратила цену. Но внешняя реальность испытывает совесть и многими другими способами.

Впервые высшей ценностью в нашей стране для большинства стали деньги. Они всегда были значимы, но сейчас очень стыдно смотреть по телевизору на пожилого актера, рекламирующего средство для усиления потенции и недвусмысленно намекающего на то, что вот теперь только он стал настоящим мужчиной. Умом понимаешь, что это делается из-за реальной нужды, в которой находится бывший кумир. Но чувства говорят, что нельзя доводить до такого состояния человека, способствовавшего некогда формированию личности многих людей огромной страны. Больно слушать бравурный отчет министра труда о том, что в следующем году пенсии будут больше на 200 рублей. Иногда кажется, что он отчитывается еще теми, доперестроечными, цифрами и не помнит, в каком измерении получает зарплату сам. Я не рискую ходить в магазин, если у меня в кармане 200 рублей. А пенсионерам предлагают эти деньги распределить на 30 дней и при этом быть благодарными правительству за оказанную заботу. Вспоминаешь пожилых женщин, подолгу стоящих перед витринами продуктовых магазинов, а затем отходящих от них, так и не найдя возможности соотнести деньги в кармане с ценами на продукты. Это еще одно испытание для совести.

Однако, по-видимому, самое значимое из таких испытаний для человека, связывающего свою жизнь с Россией, происходит в тот момент, когда он соотносит слова, декларируемые руководящими органами страны, с реальностью вокруг него. Демократия, близкое наступление которой пророчат средства массовой информации, требует высокой гражданской зрелости населения страны. Она предполагает, что человек представляет свои права и обязанности, умеет отстоять свое достоинство (и для этого у него есть возможности — и в суде и в СМИ!). Но самое главное, он знает, что свобода требует постоянной бдительности, поскольку провоцирует инициативу, а она легко переходит в экспансию. Именно поэтому свобода для каждого означает и постоянное подчеркивание границ своей личности и собственности и их охрану.

Я не буду говорить о невозможности выполнить это объективно (то есть об отсутствии соответствующего судопроизводства, возможности защитить свою жизнь и свою собственность), а лишь коснусь психологических особенностей большинства людей, только что вышедших из-под защиты, обеспечиваемой социалистическим устройством общества. Жилье, работа, воспитание детей, досуг и многое другое обеспечивалось государством. Люди никогда не изучали ни права, ни обязанности. Они привыкли доверять. Более того, они привыкли доверять людям, облеченным властью.

Однако эту психологию и этих людей сформировали не 70 лет советской власти. Их сформировала русская культура, которая не знала рабства лишь несколько десятилетий. Именно поэтому любая отмена любого режима вызывает у части населения желание возродить «сильную власть»: печатаются биографии нового лидера, его портреты вывешиваются в кабинетах начальников, а новая партия формируется по типу только что развенчанной коммунистической.

Наиболее мощное воздействие культуры каждый из нас переживает в первые годы жизни. Запечатленные в это время события в дальнейшем не подвергаются критике, а хранятся глубоко в бессознательном в виде архетипических конструкций, оживающих в переломные моменты жизни и заставляющих человека действовать конкретным, соответствующим культурной традиции страны способом.

Первая сказка, с которой обязательно встречается каждый русскоязычный ребенок, — «Курочка Ряба». Любой взрослый, сколько бы лет ему ни было, без труда перескажет ее: «Жили-были дед да баба. Была у них курочка Ряба. Снесла курочка яичко. Да не простое, а золотое. Дед бил-бил — не разбил. Баба била-била — не разбила. Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось. Дед плачет. Баба плачет. А курочка кудахчет: "Не плачь, дед. Не плачь, баба. Я снесу вам яичко другое — не золотое, а простое"».

За нехитрым сюжетом этой сказки стоит либо бессмыслица, либо то, что не открывается бытовому взгляду на вещи. Но это другое можно сделать явным, если отметить особенности восприятия этой сказки. Можно задать носителям русского языка вопрос: почему дед и баба плачут, если они хотели разбить яичко?

И тут окажется, что люди помнят содержание, но никогда не задумывались над его бессмысленностью и никогда не подвергали сомнению происходящее. Более того, редкий человек может сообщить, что он думал о содержимом разбитого яичка. Следовательно, этот текст действительно соответствует параметрам запечатления. Импринтинг (запечатление) — генетически обусловленный механизм запоминания биологически значимой информации (прежде всего о родителях). Возможно, этот текст несет какие-то значимые для культуры моменты, которые необходимы для сохранения самой культуры? Он не дешифруется с бытового языка, поскольку несет в себе более глубокое содержание. Обычно его рассматривают как кумулятивную сказку, в которой происходит последовательное усиление события. Действительно, в собрании Афанасьева есть более полные версии этой сказки, а у многих славянских народов — ее продолжения. Например: внучки пришли, узнали про яичко, ведра, которые принесли, разбили, а воду из них — разлили. Мать, которая в это время замешивала квашню, узнала про яичко, квашню разбила. Отец, находившийся в то время в кузнице, кузнецу разбил. А поп, который проходил мимо, колокольню снес. Есть варианты, когда крестьяне, узнав об этом событии, сжигают всю деревню. Налицо все атрибуты кумулятивной сказки, если мы читаем ее обыденным языком.

Но можно рассмотреть ее с точки зрения архетипов и их значений. Общеизвестно, что яйцо является одним из важнейших архетипов. Оно встречается в сказках всех народов и несет массу значений, суть которых заключается в рождении чего-то важного или прежде не существовавшего. Когда говорится, что яйцо было золотое, то в переводе на архетипический язык это означает, что оно было необычное. Если бы оно действительно было золотое, то незачем было бы плакать — можно было бы сдать золотую кожуру в ломбард и распорядиться полученными средствами по желанию. Однако последовательность событий свидетельствует в пользу того, что скорлупой яйца никто не интересовался. Важно было, что оно разбилось и что больше семья никогда не получит подобного объекта. Курочка пообещала нести обычные яйца. Отчего же плачут участники событий, и почему они с таким отчаянием уничтожили место, где жили? Возможно, происходящее слишком болезненно для их сознания?

Попробуем привлечь еще один архетипический образ для понимания происходящего — мышь. Мышь часто рассматривается как заместитель бога в мифологических представлениях. Недаром женщины, как более интуитивные существа, часто боятся этих маленьких зверьков: не их самих, а того мифологического содержания, которое сопряжено с ними в бессознательном. Да и в русских сказках мышь часто играет решающую роль в тех или иных событиях. Тогда сказку можно рассказать иначе. Некто, кого можно назвать богом, дает деду и бабе необычное яйцо. Наверное, с ним можно было поступить по-разному — например, подождать, что произойдет дальше, посмотреть, кто или что появится из него. Но дед и баба поступили привычным для них способом: они стали его бить. И тогда даритель приняв иной облик, забрал яйцо — но не просто забрал, а пообещал, что подобного они никогда не получат.

Здесь мы сталкиваемся с еще одним обязательным компонентом русской сказки — верой в чудо. Если заглянуть в душу большинства людей, можно с уверенностью сказать, что они живут верой в чудо: если не сегодня, то завтра или скоро, но обязательно произойдет чудо — что-то необычайно хорошее, после чего жизнь коренным образом изменится. Отличие русской веры в чудо от подобной веры в других культурах заключается в том, что в русских сказках это чудо происходит без особых усилий со стороны главного героя. Желания в них исполняются не столько благодаря его стараниям (как, например, в немецкой сказке «Мальчик-с-пальчик»), сколько благодаря дарам, которые он получает за то, что не совершает определенного действия (например, не относит щуку домой, не ловит зайца и т.д.).

Именно поэтому большинство людей нашей страны живет достаточно пассивно, полагая, что чудо наступит тогда, когда ему положено по графику. Повлиять на это невозможно.

В глубинном тексте русской сказки про курочку Рябу некто лишает героев возможности увидеть чудо, и они отказываются жить в таких условиях. Они не принимают жизнь, где чудо нужно каждый день творить своими собственными руками. Мысль о влиянии содержания этой сказки на формирование ментальное™ русских людей доказать невозможно. Однако параллель кажется весьма реальной. Более того, не только данная сказка, но и другие, тоже услышанные в раннем возрасте, предопределяют поведение значительного числа людей. Вспомним сказку о девочке, пришедшей в дом к медведям, сломавшей у них мебель и съевшей все, что у них было на столе. Заканчивая рассказывать или читать эту сказку, родители демонстрируют ребенку радость по поводу того, что девочка убежала и не понесла наказание за причиненный ею ущерб. И те же родители почему-то возмущаются, когда некто приходит на их дачу и наносит им не меньший ущерб. Но ведь в сказках, которые они читали своим малышам, не говорится о том, как надо относиться к чужой собственности; дети узнают только об отрицательных примерах.

Подобный анализ не означает, что такие сказки не следует читать детям. Это часть нашей культуры и ее нужно передавать следующему поколению, но реакция передающего содержание сказки родителя должна быть соответствующей. Не сказка формирует сознание и бессознательное ребенка. Их формирует невербальное поведение воспитателя, его отношение к тому, что он передает детям. Миф живет до тех пор, пока не подвергается анализу. Вопрос к ребенку: «Как ты думаешь, Маша поступила правильно?» — разрушит притягательность подобного поведения и позволит ребенку искать другие пути взаимоотношения с окружающим миром. Таким же образом вопрос читающего сказку про курочку Рябу: «Как ты думаешь, почему они плачут?» — заставит ребенка подвергать анализу любую входящую информацию и выбирать собственный путь решения проблем. Но это и есть обучение жить в демократическом обществе.